Рони, дочь разбойника.

Глава 17.

Лес, который Рони так любила, и в летней одежде и в осенней, снова стал ей другом. А в последнее время в Медвежьей пещере он казался ей грозным и враждебным. Но теперь они с Бирком скакали верхом по заснеженному лесу, и Рони была счастлива.

– Когда знаешь, что вернешься домой и согреешься в тепле, – сказала она Бирку, – можно быть в лесу при любой погоде. Но если потом корчишься от холода в ледяной пещере и лязгаешь зубами, то дело другое.

И Бирку, который собирался зимовать в Медвежьей пещере, тоже очень нравилось по вечерам греться у огня в башне Борки.

Жить он, конечно, должен был там, у отца с матерью, это он хорошо понимал, да и Рони тоже. Не то вражда между двумя шайками лишь вновь разгорелась бы.

– Ты даже представить себе не можешь, как и Ундиса, и Борка обрадовались, когда я вернулся! – сказал Бирк.

– А я, по правде сказать, и не думал, что они меня так любят.

– Вот и живи у них, – сказала Рони. – До весны.

И Маттису было по душе, что Бирк живет в башне Борки.

– Конечно, – сказал он Ловисе, – этот щенок может теперь сюда приходить когда захочет, я сам ему это сказал и даже предложил жить у нас. Но все-таки какое счастье, что его рыжая башка не маячит у меня перед глазами с утра до вечера!

Жизнь в замке Маттиса вошла в свою старую колею, теперь там снова царило веселье. Разбойники снова пели и плясали по вечерам, и раскатистый смех Маттиса снова сотрясал стены… Одним словом, жизнь пошла по-прежнему.

По– прежнему, да не совсем. Борьба с солдатами фогта ожесточилась. Маттис прекрасно понимал, что власти всерьез за него взялись. И он рассказал Рони почему:

– Видишь ли, все началось с того, что как-то темной ночью мы все же вызволили Пельё из тюрьмы, а заодно выпустили на волю и двух разбойников Борки, раз уж они там сидели.

– Малыш Клипп боялся за Пельё, – сказала Рони. – Он думал, они его повесят.

– Моих разбойников не вешают, – сказал Маттис. – Я показал этому проклятому фогту, что со мной шутки плохи!

Лысый Пер с сомнением покачал головой.

– А теперь его солдаты преследуют нас, как назойливые мухи, их полно в лесу, и в конце концов победа будет за фогтом. Сколько раз я должен тебе это повторять, Маттис!

Лысый Пер с утра до вечера твердил только одно:

– Пока еще не поздно – Маттису и Борке надо помириться. Если будет одна сильная шайка разбойников, то, может быть, нам еще как-нибудь удастся совладать с фогтом и его солдатами. Но если останутся две шайки, которые только тем и занимаются, что рвут друг у друга добычу из пасти, словно голодные волки, то всем нам крышка.

Да, Лысый Пер не уставал это повторять. Но Маттис не желал его слушать, и все тут. С него хватало и своих тайных размышлений на этот счет.

– Я знаю, старик, ты говоришь, что думаешь. Конечно, кое в чем ты и прав, но вот ответь, кто будет атаманом этой сдвоенной шайки, как ты считаешь. – И Маттис лукаво усмехнулся: – Борка, что ли?… Ведь я, Маттис, самый сильный и могучий атаман во всех горах и лесах и намерен остаться таковым навсегда. Но вполне возможно, что недотепа Борка этого не понимает.

– Так докажи ему это. Ведь один на один ты его не можешь не одолеть, бык ты эдакий!

Все это хитрый Лысый Пер давным-давно придумал, когда лежал по ночам без сна в своей каморке: единоборство атаманов! Единоборство, которое наконец-то вправило бы мозги Борке и указало бы ему его настоящее место. Это был единственно возможный выход. Тогда в замке разместилась бы только одна шайка и все разбойники вместе могли бы так ловко водить за нос солдат фогта, так отравить им жизнь, что их мутило бы при одной мысли о лесе. Ну разве это не толковый план?

– Я думаю, – сказала Рони, – что самым толковым было бы вообще покончить с разбоем. Между прочим, я всегда так думала.

Лысый Пер ласково улыбнулся ей своей беззубой улыбкой:

– Точно. А ты, Рони, оказывается, очень умная девочка. Но вот я слишком стар и слаб, чтобы втемяшить в башку твоего отца, что с разбоем надо кончать.

Тут Маттис гневно вскинул на него глаза:

– И это говоришь ты? Ты, который был самым заядлым разбойником еще у моего батюшки, а потом и в моей шайке… Ну ты и брякнул – покончить с разбоем! А жить-то нам на что? Об этом ты подумал?

– А-а, вот и выходит, ты просто не знаешь, что на свете есть люди, которые нормально живут, хоть и не разбойничают.

– Знаю! – угрюмо сказал Маттис. – Но как?

– Есть несколько способов, – ответил Лысый Пер. – И один способ я бы тебе даже подсказал, если бы не знал, что ты как был разбойником, так им и останешься до тех пор, пока тебя не повесят… Но вот Рони, когда придет время, я выдам этот маленький секрет.

– А ну, что за секрет? – спросил, нахмурясь, Маттис.

– Так я же сказал, – забормотал Лысый Пер. – Я приберегу его для Рони, чтобы она не оказалась совсем беспомощной, когда тебя вздернут.

– Вздернут… Повесят… – в гневе повторял Маттис. – Не каркай, старая ворона, заткнись!…

Дни шли, а Маттис по-прежнему не слушал советов Лысого Пера. Но однажды утром, еще до того как разбойники Маттиса оседлали своих коней, к Волчьей Пасти прискакал Борка и потребовал встречи с Маттисом. Он привез дурные вести. Поскольку его злейший враг так великодушно помог бежать двум его разбойникам из темницы фогта, он намерен оказать Маттису ответную услугу и предупредить его. В общем, дело такое: ни один разбойник не должен нынче появляться в лесу, если ему дорога жизнь, там идет облава. На рассвете они возвращались с набега, и на их пути оказалась засада. Солдаты схватили двоих из его шайки, а третьего ранили стрелой, когда тот пытался скрыться.

– Вот уж воистину кровавые собаки, – с горечью сказал Борка. – Не дают бедному разбойнику заработать на кусок хлеба.

Маттис нахмурился:

– Нет, хватит! Мы им покажем, где раки зимуют. Больше этого терпеть нельзя.

Правда, он тут же спохватился, что сказал «мы», тяжело вздохнул и выжидающе замолчал, смерив Борку оценивающим взглядом.

– Может быть, нам все-таки… следовало… надо бы… объединиться… – в конце концов выдавил он из себя, хотя ужас охватил его от этой фразы. Так разговаривать с атаманом Боркой! И его отец, и его дед, и прадед перевернулись бы в гробах, если бы услышали эти слова.

Но что до Борки, то он засиял как медный грош.

– Наконец-то я услышал от тебя то, что давно хотел услышать, Маттис! Одна сильная шайка. Вот это было бы толково. Под командой одного сильного атамана! И я знаю, кто подошел бы для этого дела, – сказал он и ударил себя кулаком в грудь. – Крепкий, как камень, и трудолюбивый, как вол, силы хоть отбавляй!…

Тут Маттис расхохотался, да так жутко, что у всех, кто стоял вокруг, от ужаса мурашки пошли по спине.

– А ну-ка, подойди поближе, я тебе покажу, кто тут атаман.

А между прочим, все произошло именно так, как хотел Лысый Пер. Решено было устроить поединок атаманов. С этим предложением согласились и Маттис, и Борка. Как разволновались разбойники Маттиса! Утром в день поединка в большом зале замка они подняли такой крик, что Ловисе пришлось всех их выгнать во двор.

– Что вы галдите? Вон отсюда! – крикнула она. – Хоть уши затыкай!

С нее хватало одного Маттиса, который топал сейчас по каменным плитам пола, устрашающе скрипел зубами и хвастливо заявлял, что он так разукрасит Борку, что даже Ундиса его не признает.

– Цыплят по осени считают, как говаривала моя мама, – сказал Лысый Пер и презрительно фыркнул.

А Рони было стыдно за отца – так он хорохорился и жаждал крови Борки.

– Во всяком случае, я не собираюсь глазеть, как ты будешь его разукрашивать.

– А тебе и не положено, – ответил Маттис.

По установившемуся обычаю, женщинам и детям не разрешалось присутствовать на поединках атаманов. Считалось недопустимым, чтобы они смотрели на «медвежьи бои»– так назывались у них такие кулачные схватки. И честно говоря, поединки эти вполне заслуживали название медвежьих боев, потому что велись они очень грубо и безо всяких правил.

– А вот Лысому Перу быть там положено, – сказал Маттис. – Ты, правда, что-то плоховат стал, старик, но «медвежий бой», я думаю, взбодрит тебя. Пошли, Лысый Пер, я посажу тебя на свою лошадь. Пора выезжать!

Утро было солнечным, но холодным, и земля покрылась инеем. На поляне перед Волчьей Пастью уже толпились разбойники Маттиса и разбойники Борки, все с копьями. Плотным кольцом окружили они Маттиса и Борку. Вот сейчас-то и станет ясно, кому из них быть атаманом.

На скале, нависшей над поляной, восседал Лысый Пер, завернутый в волчью шкуру. Он выглядел как старый взъерошенный ворон, но глаза его горели нетерпением, и он с большим интересом следил за тем, что происходит внизу, на поляне.

Бойцы разделись до рубашек, скинули сапоги и переминались теперь с ноги на ногу на подмерзшей земле. Потом они стали напрягать и растирать мускулы на руках и подпрыгивать на месте, чтобы разогреться.

– Э! Да ты посинел от холода, Борка! – задиристо выкрикнул Маттис. – Но не волнуйся, скоро тебе станет жарко!

– Сдается мне, что и ты не замерзнешь! – в тон ему ответил Борка.

В «медвежьих боях» разрешалось применять все коварные приемы и запрещенные удары. Можно было толкаться и щипаться, царапаться и кусаться, выворачивать суставы и выдирать волосы, можно было даже бить ногами куда ни попади, но только не в низ живота. Такой удар считался позорным, и тот, кто себе это позволял, проигрывал бой.

Фьосок подал наконец знак, и тотчас Маттис и Борка с криком кинулись друг на друга.

– До чего же жалко, что ты такой брехун! – закричал Маттис, схватив Борку своими медвежьими лапищами поперек туловища и сжав его, правда, еще не изо всей силы, однако Борка разом вспотел. – А не то я бы давно сделал тебя своим помощником. – Тут он стиснул его посильнее, применив особый прием. – И мне не пришлось бы сейчас выдавливать из тебя потроха. – Тут он так обхватил Борку, что тот захрипел.

А когда Борке надоело хрипеть, он изловчился и изо всех сил боднул Маттиса в лицо своей тяжелой головой, да так, что у того из носа фонтаном хлынула кровь.

– А мне очень жаль, – крикнул Борка в ответ, – что приходится уродовать такую физиономию, – и он еще раз боднул Маттиса головой в нос, – потому что ты и так похож на огородное пугало! – Тут Борка схватил Маттиса за ухо. – Два уха? Зачем тебе? Хватит и одного!

А Маттис в ответ так сильно стиснул Борку, что у него разжались пальцы. И в тот же миг Борка уже лежал на земле, а Маттис своей твердой, как железо, пятерней утюжил плоское лицо своего противника, и, казалось, оно становится от этого еще площе.

– Как обидно, что мне придется изуродовать тебя, как бог черепаху, и Ундиса будет лить слезы всякий раз, как посмотрит на тебя при свете дня.

И он снова с силой потер ладонью лицо Борки, но Борка сумел вцепиться зубами в его руку. Маттис взвыл. Он пытался выдернуть руку, но Борка не разжимал своих могучих челюстей, пока ему не пришлось вздохнуть. Тогда Маттис навалился на него всей своей тяжестью. И тут выяснилось, что у Борки хоть и железные зубы, но сравниться в силе с Маттисом он все-таки не может.

Вот и окончен бой. Маттис предстал перед всеми как победитель. И пусть лицо его было в крови, подтеках, а рубаха изодрана в клочья, сомнений в том, что атаман именно он, ни у кого больше не было. Это признали теперь все разбойники, хотя некоторые и не без труда, а тяжелее всех признание это далось самому Борке.

Вид у него был ужасный, он чуть не плакал. И Маттису захотелось сказать ему несколько утешительных слов:

– Брат Борка! Да, отныне мы с тобой братья. Знай, что до конца твоих дней ты сохранишь званье атамана и почет и людьми своими ты будешь сам распоряжаться. Но никогда не забывай, кто самый могучий атаман во всех горах и лесах, и помни, последнее слово всегда остается за мной.

Борка молча кивнул, особой разговорчивостью он в эту минуту не отличался.

В тот же вечер Маттис устроил в большом зале пир для обоих шаек, и своей, и Борки. Что это был за пир! Сколько там было всего съедено! Сколько выпито пива!

А Маттис и Борка сидели рядышком за пиршественным столом и то смеялись, то утирали слезы, вспоминая детские годы, и все больше чувствовали себя братьями. Перебивая друг друга, они рассказывали разбойникам, как ловили крыс в старом свинарнике, ну и про всякие другие проказы, и все охотно их слушали и громко хохотали, когда было смешно.

Рони и Бирк, которые сидели за дальним концом стола, тоже веселились от души, слушая рассказы отцов. Их звонкий смех звенел, словно колокольчики, на фоне хриплого хохота разбойников, доставляя большую радость и Маттису, и Борке – ведь столько долгих месяцев в замке не звучал смех их детей, и они еще не привыкли к тому, что ребята снова с ними. Какое это счастье! Смех Рони и Бирка был для Маттиса и Борки лучше любой, самой распрекрасной музыки, и они вспоминали все новые и новые забавные случаи из своего детства, чтобы повеселить детей.

Но вдруг Маттис сказал:

– Послушай, Борка, не огорчайся, что сегодня все так вышло. Быть может, шайка Борки доживет и до лучших времен. Когда мы с тобой уйдем навсегда, твой сын станет атаманом, так я думаю. Потому что моя дочь не желает быть атаманом. А когда она говорит «нет», то уж это точно нет. Вся в мать!

Борка необычайно обрадовался, когда это услышал. Но Рони крикнула ему с другого конца стола:

– А ты думаешь, что Бирк захочет стать атаманом?

– А то! – убежденно воскликнул Борка.

Тогда Бирк встал и не спеша вышел на середину зала, так, чтобы все его видели. Он поднял правую руку и произнес торжественную клятву о том, что никогда ни за что не станет разбойником, что бы ни случилось.

В зале воцарилось тягостное молчание. Горькие слезы застлали глаза Борки, он был в отчаянии от клятвы сына, он не мог этого понять. Но Маттис и тут попытался утешить Борку:

– Я уже смирился с этим, – сказал он. – И ты смиришься. Нынче мы для детей не указ. Они поступают как хотят. И тут уж ничего не поделаешь, хотя это очень тяжело.

Оба атамана долго сидели молча, и будущее представлялось им в мрачном свете. Пройдет немного лет, а их гордая разбойничья жизнь будет казаться людям фантазией, сказкой, выдумкой, воспоминания быстро поблекнут, никакого следа нигде не останется.

Но постепенно они все же вернулись к рассказам об охоте на крыс в свинарнике и решили все же радоваться жизни, несмотря на своеволие детей. А разбойники просто из кожи вон лезли, стараясь бодрыми песнями и дикими плясками заглушить печаль своих атаманов. Они стучали каблуками так, что каменные плиты пола прямо ходуном ходили. Бирк и Рони скакали вместе со всеми, и Рони научила Бирка нескольким изумительным двойным и тройным разбойничьим прыжкам.

Тем временем Ловиса и Ундиса сидели в другой комнате, ели, пили и болтали. Почти на все женщины смотрели по-разному, но в одном они сходились: как прекрасно, когда тебя хоть иногда оставляют в покое и ты можешь не слушать этого оглушительного мужского хохота.

А пир тем временем шел своим чередом. До тех пор, пока Лысый Пер вдруг не свалился без чувств от усталости. Несмотря на свой почтенный возраст, он провел вместе со всеми прекрасный, веселый день, но теперь силы изменили ему, и, когда он пришел в себя, разбойники отвели старика в его каморку. Очень довольный, он повалился в полном измождении на свою кровать, и Рони укрыла его меховым одеялом.

– Скажу честно, мне легко на сердце от того, что ни один из вас, ни ты, ни Бирк, не хочет стать разбойником. В мои годы разбойничать было удовольствие – риск, веселье, но теперь это очень опасное дело. Оглянуться не успеешь, как уже болтаешься на виселице.

– А кроме того, когда у людей отнимают их вещи, они плачут и кричат, а я не хочу, чтобы люди плакали и кричали.

– Верно, – сказал Лысый Пер, – ты бы этого не вынесла. А теперь я хочу доверить тебе один маленький, но прекрасный секрет, конечно, если ты обещаешь молчать как рыба.

И Рони обещала.

Тогда Лысый Пер взял ее теплые ручки в свои, такие холодные, и стал рассказывать.

– Послушай, радость моей души, – начал он. – Когда я мальчишкой бродил по лесу, точь-в-точь как ты сейчас, я однажды спас жизнь одному маленькому серому гному, которого хотели погубить злые друды. По чести сказать, серые гномы – отвратительные твари, но этот был совсем не похож на других, и к тому же он так благодарил меня, что я просто не знал, как от него избавиться. И представляешь, он вбил себе в голову, что обязательно должен мне что-то подарить. И знаешь… Гляди-ка, а вот и Маттис пришел к нам, – сказал Лысый Пер, потому что в дверях вдруг появился Маттис.

Он пришел узнать, почему Рони так долго не возвращается в зал.

– Пир уже кончился, – сказал он, – пора петь Волчью песнь.

– Сперва я должна дослушать сказку.

И пока Лысый Пер шептал и шептал ей что-то на ухо, Маттис стоял на пороге каморки и ждал ее.

– Как хорошо! – воскликнула Рони, когда дослушала все до конца. – Как хорошо!…

Наступила ночь, и вскоре весь замок Маттиса со всеми его разбойниками погрузился в сон. Не спал только сам Маттис. Он громко вздыхал и протяжно стонал, лежа на кровати. Конечно, Ловиса смазала его синяки и ссадины целебной мазью, но это не помогало. Теперь, когда поединок был уже позади, у него болело все тело, каждый ушиб, каждая царапина давала себя знать. Маттис не мог сомкнуть глаз, и его бесило, что Ловиса так спокойно спит рядом с ним. Наконец он не выдержал и разбудил ее.

– У меня все тело ноет. А ты спишь, как сурок… – простонал Маттис. – Одна утеха, что этому негодяю Борке сейчас не лучше, чем мне. А может, еще и похуже! А?…

Ловиса повернулась к стене.

– Все мужчины… – начала она, но не договорила, потому что уснула.

Читать дальше