В стране плавучих садов

Марта Козмин

В стране плавучих садов — сказка из сборника «Закройщик сказок» Марты Козмин о юноше и его матери, которые кормились земледелием, но трехлетняя засуха заставила их пуститься в дорогу и попадают в необычную страну, где живет злой великан Вавила.

Жила-была бедная женщина и у нее был сын, мальчик-солнечная улыбка. В нем одном все ее богатство. Мать и сын — а звали его Иларий — батрачили то в одном, то в другом хозяйстве, в лугах да в садах работали, со дня на день перебивались. Но вот два — три года подряд выдалась засуха, не­дороды, работы беднягам не находилось, нечего было копать, собирать.

Как-то раз мать уложила все пожитки на тачку и вместе с сыном пошла куда глаза глядят, долю свою искать. Иларий тачку везет да дойну насви­стывает, а мать рядышком идет и вдаль пытливо глядит. Шли, шли, шли, не евши не пивши, долго шли и пришли к подножию горы, круглой, как горб. На макушке горы высокий дом с сараями и конюшнями.

— Пойдем туда, сынок, может, нас там приютят, — молвила мать.

Стали они подниматься в гору, но чем больше поднимаются, тем выше гора растет. Пока добрались до макушки, ночь темным-темна сделалась. И перед ними не крепкий дом, как им снизу виделось, а развалина постоялый двор, и огонек от плошки помиги­вает, вот-вот от ветру погаснет.

Большие деревянные двери изъедены гнилью, стары как мир. Мать поглядела на сына, вздохнула и легонько в дверь стукнула — не рассыпалась бы еще ненароком. И хотя чуть слышно стукнула, на порог тут же вышла хозяйка — белая, крупная, на каждом плече по двое ребят да еще на руках младенец.

— Добрый вечер, — робко поздоро­валась мать. — Нам бы ночь перено­чевать.

— На моем постоялом дворе от го­стей-лесных путников тесно, яблоку негде упасть. Но мне нужна нянька моим ребятишкам и, коли ты согласна их нянчить, вместе с ними и будешь спать.

— А сынка моего куда денем?

— На дворе оставим. Сказано, места нет.

Иларий светло улыбнулся:

— В любом месте всегда найдется чуточку места. Если хозяева доброже­лательны.

Огонек плошки загорелся ярче и зо­лотистее. Хозяйка постоялого двора подобрела.

— Коли так, спи в конюшне, на сене. Там я бычка держу. Он, когда спит, не бодается, а так свирепый, лютует. Ты с утра пораньше вставай и уходи, пока бычок не пробудится, а не то беда. В пять, а то в семь часов я встаю, корм ему задаю, к той поре там тебя быть не должно.

— Не беспокойся, я сына еще до зари разбужу, — заверила мать. — Пускай в конюшне ночует, уж больно устал с дороги.

Тут хозяйка пересадила своих ребятишек матери Илария на плечи, младенца на руки подала и пошла в конюшню, парню постель показать.

Бычок спал на боку, рога на спину закинуты. Иларий лишь мельком взглянул в ту сторону. Как только хозяйка вышла, он тут же ложиться стал. Сено помягче взбил и видит в том самом месте шелковый белый шарф. Взял он шарф и смотрит, а по нему золотом вышит цветок, сердце и корона. Только шарф пополам разорван и от золотого шитья по куску не хватает. Парень стал другую половину искать, а его в сон клонит, мочи нет, он сунул находку

за пазуху и уснул. И всю ночь как барин проспал.

Зато его мать, бедняга, уморилась с хозяйскими ребятишками, то один беспокоит, то все сразу. Только один или двое задремлют, другие двое-трое просыпаются. Под утро уже утихоми­рились, тут и няня свалилась мешком и проспала до свету, сына будить не вышла.

Иларий глаза открыл, когда услышал: бычок мычит и рогами двери конюшни бодает. Парень живо смекнул, что выход закрыт, огляделся, видит, лесенка на чердак ведет, он и полез. Только до последней ступеньки добрался, бычок кинулся, мотнул головой и одним ударом рогов лесенку в щепки разнес.

Иларий повис, зацепившись руками за край чердачного люка, да изловчился, напряг все силы и махнул на чердак. И в тот же миг деревянная крышка люка захлопнулась, так плотно легла, что и не видно. Иларий на ноги встал и видит: кругом дремучий лес.

Парень сначала хотел разыскать дорогу на постоялый двор, но не мог. И пошел по тропинке между деревьями да кустами. Идет, глядит, нет ли где из лесу выхода, и пришел на поляну, а там человек спит небывало громадного роста. Головой лежит на одном краю поляны, под дубом, а пятками на другом краю в березу уперся. Иларий подошел, диву дается, меряет его взглядом с пят до головы и с головы до пят, а тут откуда ни возьмись старушонка, сухая как хворост, грибы собирает.

— Ты, парень, — шепчет ему, — возле великана Вавилы не стой. Он многих рукой своей в землю вбил, в самую глубь. Лучше иди по тропке мимо его правого уха и жив-невредим выйдешь из диких, опасных мест.

Парень поблагодарил старушонку, послушался ее совета и вскоре из лесу выбрался. Впереди полого и привольно расстилалась долина. Место было похоже на тот край, где он родился и рос, но однако все не так. Краски необычайно густые и яркие, трава невиданно зелена, земля черным-черна, камни сверкающей белизны. И небо не голубое, а темновишневое, и вместо облаков по небу плывут, колыхаются цветочные сады. Облака красных маков, облака шиповного цвета, облака под­снежников. Позже парень приметил, что цветы и краски меняются по дням и часам. В дождь по небу плывут бесконечные сады фиалок.

На просторе в долине стоят каменные дома, расписанные всякими картинами да узорами. Иларий дальше пошел, а сам то небо, то землю разгля­дывает. И вот видит, на повороте выскочил навстречу парень, вроде бы его одногодок, щеку рукой прижал, а за ним летит, дымит огромный, в уголь сожженный каравай. Парень упал в траву — и каравай рядом. Иларий еле успел посторониться, а тут другой парень выскочил и вдогонку ему тоже горелый каравай пролетел. А потом и третий.

Тут Иларий заметил, что поодаль от дороги стоит оранжевый дом, стены расписаны связками баранок да пряниками. На порог вышел страсть как сердитый мужик в белом от мучной пыли фартуке.

Парень подошел к нему со светлой улыбкой, поздоровался:

— Добрый день, дяденька пекарь!

Отчего ты так гневаешься?

— Эх ты, солнечная улыбка! Как же мне не гневаться, посуди, когда подручные мои хлеб сожгли, тесто все перепортили. А вот-вот царская карета прибудет, и царевна захочет свежего каравая отведать.

— Может, на мельнице еще есть мука, — опять улыбнулся Иларий. — А тесто замешать я тебе помогу.

— Дай-то бог! — ответил пекарь и побежал в гору, на мельницу.

Только из виду исчез, колеса царской кареты стучат. У пекарни карета остановилась и вышла из кареты царевна, глаза — бездонная синь, ресницы, как опахала пшеничного цвета. Царевна — одно загляденье, но в черном траурном платье, совсем не подходящем для юного возраста, и в туфельках из черного жемчуга. И вся царев­нина свита девичья тоже в черном.

— Хлеб уже испекли? — певуче спросила царевна.

Подручные пекаря в траве съежились, замерли, а Иларий отломил краюху от горелого каравая и подает царевне без слов, приглашая одной улыбкой. Царевна откусила от краюхи, и ей показалось, что вкуснее никогда ничего не пробовала. Оставила она пекарям горсть золотых, довольная вместе с девичьей свитой в карету уселась и уехала. Иларий заметил, что царевна обронила цепочку, но ни словом не обмолвился, украдкой поднял ее, спрятал.

Хозяин-пекарь пришел с мельницы, подручные рассказывают, как дело было. На радостях, что все благо­получно прошло, пекарь их простил и Илария пригласил, мол, оставайся у меня, я из тебя хорошего пекаря сделаю. Парень с радостью согласился. Надоело ему голодать и жаждой томиться в долгом и трудном пути.

Спать его уложили вместе с подручными, и, засыпая в теплой постели, он подумал, что здесь лучше, чем в конюшне с бычком, да только тоскливо без матери. К утру, когда сон слаще и глубже, чувствует он на лбу легкую, как пушинка, руку. Открыл глаза, а у постели та старушонка из лесу.

— Вставай скорее, беги! — велела она ему.

Он хотел спросить, что да почему, а ее и след простыл. Он, не медля, схватил одежонку и шасть из дому. По утреннему вишневому небу плыло множество вьюнковых садов. Долго ли коротко ли бежал Иларий, но вот остановился у высокого тополя.

— Залезу-ка я на тополь, погляжу, что случилось.

Залез на самую верхушку и смотрит. Но лучше бы не смотрел! Оранжевый дом-пекарня пылал огнем сверху донизу, а по дороге к лесу шагал великан Вавила и, как сноп, тащил на загорбке ремнем вместе связанных пекаря со всеми подручными. Иларий слез удержать не мог, спустился с тополя и дальше пошел, а сам думает, кого на помощь звать, как с великаном справиться.

К полудню вышел к кузнице. Тут на стенах кони разных мастей нарисованы и так хорошо, будто живые резвятся. Парень зашел в кузницу, рассказывает, что с пекарней и с пекарем, а его никто не слушает. Кузнец с подручными делом своим занимаются, и хозяин вроде бы озабочен. А тут охотничий рог затрубил. Парень — за порог. Видит, на на дороге черно верховых — молодцов и девиц в черных нарядах. Впереди царевна, глаза — бездонная синь, ресницы — опахала пшеничного цвета.

Кузнец с подручными не смеют из кузницы носу высунуть: заказ на подковы для царских коней не готов. А Иларий вышел царевне навстречу, помог спешиться, взял коня под уздцы с серебряными бляшками и увел в кузницу. А когда со светлой улыбкой под­кованного коня к ней подвел, царевна на задержку не рассердилась и щедро кузнецов одарила.

Вот отъехала царская свита, Иларий поднял из травы застежку от сапожка царевны и спрятал, а сам ни слова. Кузнец, на радостях, что сухим из воды вышел, перестал сердиться на лентяев- подручных, которые дело свое не сделали, и сказал Иларию, мол, оставайся у меня, я из тебя хорошего кузнеца сделаю. Тот согласился, все равно не знал, куда дальше идти, едва на ногах держался и живот подвело от голода. Но когда опять заикнулся про великана Вавилу, кузнец и подручные слушать не стали.

— Из тех, кто у великана был, еще никто назад не вернулся! — отмахнулись в страхе. — Даже брат царевнин, близнец, самый храбрый из витязей, и тот от его руки сгинул.

— Поэтому царевна и ходит в черном? — спросил, кое-что смекнув, парень.

— С тех пор, как эта беда случилась, тому больше года, царевна решила всю жизнь траур носить.

Вечером, когда все напились и наелись вдоволь, Иларий пошел спать вместе с подручными. У них в горенке тепло, хорошо, только парень все по матери тосковал. Страсть как хотелось ему, чтобы мать рядом с ним была.

На заре, когда сон всего слаще, чует Иларий: потихоньку скребет по подушке старушонкин костлявый палец.

— Хочешь в живых остаться, вставай, беги!

И тут же как не бывало никакой старушонки с корзиной. Иларий давай подручных будить, к кузнецу бросился. А те и слушать его не хотят.

— Дай ты нам отдохнуть! Не заявится же к нам великан.

Делать нечего, парень выскочил из дому и бежать по большой дороге. А вишневое небо в облаках из пахучих ночных красавиц. К полудню пришел он к могучему дубу.

— Ну-ка, залезу на дуб, погляжу, что случилось.

Забрался на самую верхушку и смотрит. Но лучше бы не смотрел. Кузница с расписанным по стенам табуном коней пылала огнем, а поодаль великан Вавила подвешивал к поясу, как связку ключей, мастера-кузнеца с подручными. И как они все сокрушались! У Илария слезы на глаза навернулись, спустился с дерева и пошел, может, встретится кто надежный, поможет.

Долго ли коротко ли, видит сад. Посреди сада дворец о семи башнях, и все башни сверкают по-разному. Одна башня золотая, другая — серебряная, третья — янтарная, четвертая — рубиновая, пятая — изумрудная, шестая — сапфировая, а седьмая — из слоновой кости. Он загляделся на башни, а тут из-за кустов человек в синем фартуке подошел и следит. Улучил момент, цап его и спрашивает:

— Эй, жулик-мошенник, чего ты в царском саду высматриваешь?

А парень не испугался, улыбнулся, заговорил, все рассказал, и тот человек — он садовником был — говорит ему после:

— Эх ты, солнечная улыбка, оставайся здесь, у меня. Сад большой, дел хватает, а мне помощник нужен.

Иларий с радостью согласился: он в садовом деле знал толк с малых лет, да и царевна, подумал, тут где-то, близко. Может, встретить ее доведется. Ему невдомек, что с тех пор, как ее брат-близнец сгинул, царевна не выходила в сад, не гуляла. А чтобы тоску разогнать, каждый божий день скакала верхом или выезжала в карете, но только через главные ворота, где стояла стража, а садовникам допуску не было.

Работы, и верно, хватало. Цветы в тех краях никогда не вяли. Росли, кверху тянулись и в плавучие сады собирались. Садовникам постоянно семена да рассада нужны — успевай поворачи­вайся. Иларий работал с охоткой, но досадовал, что не может царевну увидеть. Как-то под утро, когда по небу бежали дождевые сады фиалок, он проснулся, а у изголовья старушонка из лесу стоит.

— Милок ты мой, — говорит, — знаю я про твою кручину. И научу тебя, как поступить. Светелка царевнина в золотой башне. Возьми половинку того шелкового шарфа, что ты в конюшне с бычком в сене нашел, завяжи в него цепочку и застежку, царевной оброненные, и ночью, когда царь с царицей и няня уснут, забрось узелок в светелку. А если окошко будет закрыто, подожди до другого раза.

Иларий весь день до вечера то и дело на окошко царевниной светелки поглядывал. Но вот в небе звезды зажглись, и огни во всех семи башнях стали гаснуть один за другим. Только одна золотая башня еще светилась. Тут парень завязал в шелковый шарф цепочку с застежкой, размахнулся изо всех сил и в окошко царевне бросил.

Окошко было распахнуто, и узелок пал на ковер, прямо к ногам царевны. Она, как всегда в эту пору, расплетала, расчесывала волосы и по сгинувшему брату печалилась. Взяла она узелок, развязала и от удивления вскрикнула. Живо выхватила из-под подушки другую половину шарфа, и оба куска тут же мигом срослись, целы стали шитые золотом сердце, цветок и корона.

А няня услыхала, как царевна вскрикнула, и спешит поглядеть, что случилось.

— Брат мой царевич живой! — говорит царевна и шарф показывает.

— Верно! — обрадовалась няня, припомнив: — Перед тем, как на великана Вавилу пойти, царевич-близнец разорвал шарф надвое и одну половину подал тебе на хранение и такие слова сказал: «Когда я буду в тяжкой беде, ты получишь от меня другую половинку шарфа. Приставь ее к своей половинке. Если они не срастутся, это знак, что меня в живых нету».

— «А если срастутся, и шарф опять будет целехонек, это знак, что я жив и нуждаюсь в помощи»; — договорила царевна.

— Кто другую половинку шарфа принес?

— Не знаю. Кто-то в окошко забросил, вместе с цепочкой и застежкой, которые давно были потеряны.

— Выйдем в сад! Может, что и разведаем.

Оделись они второпях, спустились по золотым ступеням и неслышно, так что никто и не заметил, вышли в дворцовый сад. А вишневое небо сплошь все было в тяжелых облаках белых лилий.

Иларий затаился в ветках плакучей ивы.

— Выходи, кто мне шарф в окошко забросил! Я хочу знать тебя, кто бы ты ни был, — шепнула царевна.

А няня добавила:

— Через тебя мы узнали, что брат царевны живой. Нам помощь твоя нужна.

Услышав эти слова, Иларий вышел из-под плакучей ивы на лунный свет.

— Это принц! — обрадовалась царевна.

— Это помощник садовника, — огорченно сказала няня.

— А хоть бы и так, — подтвердил молодец. — Но коли я вам в чем пригожусь, говорите!

Тут царевна показала ему целый шарф, рассказала о своем отчаянии и нежданной надежде, а Иларий поведал ей о хозяйке постоялого двора в другом мире, о бычке, о том, как он очутился в их необъятной и прекрасной стране, которая открывается с чердака обыкновенной конюшни. Царевна слушала со вниманием, а речи молодца журчали так мягко и улыбался он так светло, что она и не заметила, как ночь пролетела. Старая няня уснула, съежившись в дупле ивы.

— Мой брат заточен где-то в тех краях, откуда ты пришел, — говорит напоследок царевна. — Ты ведь там шарф нашел. Я пойду искать его!

— Дорога туда долгая и опасная, через лес великана Вавилы проходит, — с сомнением покачал головой Иларий.

— Я возьму с собой войско царя- батюшки, и мы найдем на Вавилу управу!

— Лучше примем другое решение, оно не столь опасно. Дозволь мне отправиться на поиски царевича-близнеца. Я и места, и людей там знаю. Коли найду дорогу в свою страну, обещаюсь царевича к тебе во дворец доставить, где бы он ни был.

А на небе стали уже собираться сады вьюнков.

— Утро настало, а я зацепенела, — пробудилась няня. — Надо во дворец возвращаться.

— Я не мешкая в путь отправлюсь, — улыбнувшись, твердо сказал молодец.

— Будь по-твоему, — согласилась царевна. — Вот, возьми мой шарф, чтобы царевич знал, что ты мною послан.

Иларий отправился в путь и долго ли коротко ли, прошел мимо того места, где стояла кузница, — там еще дымились развалины; мимо пепелища на месте пекарни — там еще под пеплом угольки дотлевали; шел, шел и дошел до зеленой стены леса. А на лесной опушке сидит, дремлет старушонка со своей корзиной грибов.

— Добрый день, бабушка, — с улыбкой сказал Иларий, а сам не знает, спит она или нет.

— Доброй тебе удачи, молодец! — ответила старушонка, открыв глаза. — Знала я, что ты придешь с Вавилой тягаться.

— Ради царевны, бабушка.

— А я думала, ради пекаря и кузнеца с их подручными, которых тот в рабство забрал.

— Тоже и ради них.

— Вавилу одолеть не простое дело. Вот, держи этот грибок. Как великана встретишь, брось перед ним грибок, он тут же ростом саженей на пять убавится. Тогда ты с ним и меряйся силами. Да отвагой своей не кичись, как царевич-близнец, тот меня не послушал и вот…

— А что случилось с царевичем?

Старушонка ему не ответила. Ткну­лась носом в грибы, уснула. Иларий в лес зашел, потихоньку ступает, чтобы великан не услышал ни хруста, ни шелеста. Вышел к полянке, а там что же видит? Пекарь с подручными тесто замешивают и громадные караваи пекут в высоченной печи. То-то все были рады!

— Эх ты, солнечная улыбка, зачем сюда пожаловал? — спрашивает пекарь, а сам рад-радешенек, обнимает парня.

— Хочу с великаном расправиться и вас вызволить.

— Коли так, то и мы поможем, чем можем. Спрячем караваи, чтобы перед битвой Вавиле нечего было в рот положить.

Иларий поблагодарил их, подкрепился свежей ковригой, сил набрался и дальше пошел. Долго ли коротко ли, вышел в дремучем лесу на другую поляну. И видит, кузнец со своими подручными делом заняты. Вместо подков куют для Вавилы великанские палицы. Увидели парня, бросили все и давай обнимать.

— Эх ты, солнечная улыбка, зачем пожаловал? Хочешь, как и мы, в раб­ство попасть?

— Хочу с великаном расправиться и вас вызволить.

— Коли так, то и мы поможем, чем можем. Расплавим все палицы, без оружия Вавилу оставим.

Иларий их поблагодарил и дальше пошел. Когда солнце стало садиться, он дошел до третьей поляны. Как раз по мерке его врага. Великан Вавила спит-храпит, голова под дубом в одном конце поляны, а ноги под орешником в другом конце. Иларий сломил веточку и давай великану в носу щекотать.

— Ты чего, козявка? — спросил великан, чихнул и поднялся на ноги.

— Говори, где царевич-близнец, и верни его!

— Да я давно уж его в землю вбил, и тебя туда же отправлю за компанию.

— Сперва потягаемся! — сказал молодец и бросил перед ним старушонкин грибок.

Вавила в тот же миг ростом саженей на пять поубавился, а сам того не заметил.

— Обожди, — говорит. — Я к пекарне шагну, хлебом закушу, и в кузницу загляну, палицу захвачу, а то я каждый день две-три палицы извожу, за всяким зверьем гоняясь.

Парень про себя усмехнулся и ждет. Вскоре Вавила обратно пришел — мрачнее тучи.

— Ни хлеба, ни палицы, ни мастеров с подручными не нашел. Как сквозь землю все провалились. Ну, да ничего, вот с тобой разделаюсь, тогда и их разыщу.

От досады и голода Вавила еще сажени на две ростом убавился, но все еще довольно громаден, чтобы с парнем справиться. Стали они силами ме­ряться — земля тряслась, лес гудел — и бились, по земле катались, на обе лопатки друг друга клали до самых сумерек. А в сумерках великан говорит:

— Давай спать ложиться, завтра еще поборемся.

И тут же по привычке хлопнулся поперек поляны, только ногами до орешника не достал — и храпеть. А Иларий, хоть и едва на ногах держался, давай вокруг поляны наощупь дорогу искать в другой мир, откуда пришел. Сделает шаг, постучит в землю, руками по мхам да травам пошарит. Но все без толку. И вдруг видит, перед ним на тропинке улитка и вроде бы рожками знак подает, велит за ней следовать. Он и пошел следом, только улитка она и ползет как улитка. Когда наконец улитка остановилась, луна взошла и лес в лунном свете засверкал от росы. И на том месте, где улитка остановилась, виднелась железная крышка. Иларий ухватился за ручку, потянул изо всей мочи, она и открылась. А это как раз был ход на чердак, под которым находилась конюшня.

Бычок спал на боку, рога на спину откинул. Иларий не долго думая в дыру полез и прыг в кучу сена. Только почуял под собой запашистое сено, тут его одолела слабость и он уснул. Пробудился уже на заре, когда бычок как раз рогами в него нацелился, вот- вот бросится, забодает. У Илария ничего под рукой не было, он взял да и накинул бычку на глаза царевнин шарф, а сам вскочил на ноги.

Бычок и шагнуть не успел, повалился в сено, как подкошенный, и всего его окружил черный туман. А когда тот туман рассеялся, поднялся из сена пригожий молодец с глазами бездонной сини. Это был брат царевны.

— Благодарствую! — молвил царевич-близнец. — Без тебя бы я до конца своих дней в этой конюшне сидел. Как ты попал сюда? Одолел злодея Вавилу?

— Бились мы дотемна, но одолеть его я не мог. А вдвоем одолеем, в бараний рог согнем.

— Пошли туда!

— Я хочу сначала мать повидать. Она у меня здесь осталась, и я беда как по ней стосковался.

Оба молодца из конюшни вышли и в постоялый двор постучались. Открыла как раз мать Илария — на каждом плече по двое ребятишек и на шее младенец висит. Иларий обнял мать и вместе с ребятишками кверху поднял. Хозяйка выбежала — посмотреть, отчего ребятишки визжат.

— Что вам, добрые молодцы, надобно? Попить, поесть или погулять желаете?

— Я за матерью пришел, — говорит ей с улыбкой Иларий.

— И еще нам нужна лестница. На чердак полезем, пойдем к великану Вавиле, расквитаемся с ним за все его лихие дела.

Хозяйка постоялого двора забрала своих ребятишек и лестницу принесла. Оба молодца и мать на чердак поднялись, а хозяйка им снизу кричит:

— Если вам в ваших краях великан не нужен, сбросьте его ко мне в конюшню, все равно ребятишки мои без отца и постоялый двор без хозяина.

В лесу еще ночь стояла. Над верхушками деревьев плыли длинные облака одуванчиков. Вавила храпел без забо­ты. Иларий встал возле дуба, у его изголовья, а царевич — у ног, близ орешника.

— Поднимайся, засоня! — закричали оба в голос, да так, что лес задрожал. — Давай силами меряться!

Вавила лениво один глаз приоткрыл, а как увидел, что парней двое, с него весь сон соскочил, Иларий дубинку держит, царевич меч выхватил. Видя, что царевич жив-невредим, великан сам не свой от страха и удивления.

— Пощадите, — кричит, — я вам покорюсь. Что прикажете, то и сделаю.

Тут мать Илария — она в сторонке стояла — подошла к великану и кротко ему говорит:

— Там, внизу, у одной женщины ребятишки без отца и постоялый двор без хозяина. То-то бы они рады были, кабы такой великан им послужил.

— Согласен! — кричит Вавила, а сам на грозного царевича поглядывает.

Спустили его на ремне в другой мир и, хотя он от страха еще на несколько саженей ростом убавился, а его едва- едва в чердачный люк протолкнули. Плотно крышку захлопнули и только тут то из дупла, то из другого какого укрытия выбрались пекарь, кузнец и их подручные. И всей гурьбой рады- радешеньки в царский дворец отправились.

А царевна в своей золотой башне сидела и ждала брата-близнеца и Ила­рия, парня-солнечную улыбку. А в других шести башнях их ждали царь с царицей, няня и казначейша, и все придворные.

Они траур сбросили и богатые наряды надели.

И все были рады и счастливы: старушонка, предсказательница судьбы ца­ревниной, во дворец заглянула, добрую весть принесла и впридачу — корзину грибов, пригодится на свадебный пир.